Хоровым исполнением этой песни из фильма 1955 года «Весна на Заречной улице», состоявшимся на железнодорожном вокзале Запорожье-гл., открылась целая серия аналогичных мероприятий a capella на вокзалах крупных городов.

На станции Харьков-гл. спели песню «Старый клён» из фильма «Девчата» (1962 г.), а на станции Одесса-гл. — «Смуглянку», начавшую своё триумфальное шествие по СССР сразу после её первого исполнения в 1944 году и укрепившуюся в популярности после фильма «В бой идут одни «старики» (1973 г.).

Сообщалось, что запорожская премьера была рекламной акцией к 85-летию градообразущего сталелитейного завода, подготовленной концерном «Метинвест», которым владеет страшный богач Р. Л. Ахметов. Может быть, да, а может быть, и нет. Положение Ахметова, связанного с донбасской промышленностью, на нынешней Украине довольно деликатно, и нет уверенности, что ему было столь уж необходимо привлекать внимание к себе.

Как бы то ни было, дальше события развивались уже, похоже, безо всякого участия Ахметова. В Харькове и Одессе совершенно как в Запорожье хоровое пение вызывало сердечный отклик путешествующих, иные с чувством подпевали, все были растроганы, иные — до слёз. У зрителей, посмотревших ролик в YouTube, были те же чувства. Приятно было ощущать, что мы по-прежнему один народ, поющий одни песни, а морок последних трёх лет вдруг рассеивался. «Яко тает воск от лица огня…».

Скажут, что это всего лишь сантименты. Возможно, но сантименты уж очень сильные. Старые песни о главном вселяли надежду на то, что не всё потеряно и воссоединение в один народ — возможно. Ради этого стоит спеть a capella.

И всё это напоминало о жизни народов Западной Европы, такой, какой она была три четверти века назад. Разумеется, главные события той поры — с беспримерным героизмом и беспримерными жертвами — происходили далеко от берегов Сены. По сравнению с тем адом, которым были фронты Великой Отечественной, оккупированная Европа жила почти мирной жизнью. Paris toujours Paris. Тоже, конечно, было несладко, но в общем и целом жизнь продолжалась. Аналогично и с прочими странами Западной Европы, или, как тогда считали немцы, объединённой Европы.

Что порождает вопросы: французы, голландцы, норвежцы полностью легли под объединителей или не полностью и как вообще охарактеризовать тамошнюю жизнь после 1940 года?

Можно, конечно, описать всё это в сугубо чёрно-белой гамме. Было Сопротивление, то есть партизанская («террористическая», как тогда говорили немцы) деятельность, то есть вооружённые нападения на оккупантов, саботаж на транспорте, укрывание евреев, расклеивание листовок, etc. Всё это было, но, по правде сказать, было в очень скромных количествах. О массовом героизме речи не было, как бы послевоенные французы ни пытались представить дело так, будто вся Франция принимала участие в Сопротивлении. Оно, может быть, и лестно, но неправда.

И, соответственно, на другой стороне был коллаборационизм, то есть достаточно деятельное сотрудничество с оккупационной властью. Примерно так, кстати, описывалась в СССР подоккупационная жизнь. С одной стороны – партизаны и подпольщики («Партизанский, молдаванский собираем мы отряд»), с другой — предатели и полицаи. Деятельность и тех и других достаточно подробно описывалась. Что до тех, которые не были ни подпольщиками, ни полицаями и которым случилось избежать преступного насилия оккупационной власти, — их как бы и не было.

В реальности спектр не состоял только из двух красок. И в СССР, и тем более на Западе.

Большая часть населения, которая не пошла ни в коллаборационисты, ни в отряды Сопротивления, выражала своё отношение к бошам посредством разнообразных фиг в кармане.

Известна судьба латинской буквы V (англ. victory, фр. victoire), которая обыгрывалась на все лады — от заколки для галстука в форме этой буквы до аплодисментов в парижских театрах, которые звучали в ритме морзянки, обозначающей V (три точки, тире). Опять же, в театрах возникла мода на патриотические пьесы (порой даже довольно выспренные) вроде «Орлёнка» Ростана, мода, совсем отсутствовавшая в последние годы Третьей республики. Реплики со сцены «Vive la France!» встречались бурей оваций — тоже новшество, возникшее после 1940 года. Возле статуи Жанны д’Арк на улице Риволи проходили многолюдные шествия. Немцам казалось неловким разгонять манифестации в честь Орлеанской девы, жившей более пяти веков тому назад. Сходная проблема и у свидомой власти, потому что разгонять людей, поющих «Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь?», как-то совсем уже глупо. При известии о поражениях, понесённых в Ливии союзной Германии Италией, парижане дефилировали с воткнутыми в петлицы пиджаков макаронами, обёрнутыми в знак траура полоской черной материи. И так далее, и тому подобное.

На фоне той страшной битвы, которая шла на востоке, да даже и на фоне подвигов немногочисленных групп Сопротивления такая борьба с бошами выглядела откровенно несерьёзно — и тем более несерьёзной она казалась после 1944 года, когда вдруг выяснилось, что французы все как один участвовали в Сопротивлении, а фига в кармане была приравнена к смертельной борьбе.

Всё так, но посмотрим на вопрос с другой стороны. Та самая фига, что ни говори, свидетельствовала о том, что подоккупационные граждане плевать хотели на победоносную идеологию нового европейского порядка, а старые ценности и символы оказались им близки и дороги. И при этом нельзя сказать, что они сами считали, что именно их фига сокрушила ненавистных бошей.

Отношение к СССР — России могло быть каким угодно, но такие названия, как «Сталинград» (площадь, улица, станция метро), сохранившиеся до сей поры, свидетельствуют о понимании того, откуда пришло освобождение. Другое дело, что фига в кармане (по-современному говоря — флешмоб) говорила о тоске и о жажде освобождения.

Когда после стольких лет агитации насчёт европейского шляха и радяньских, а равно и москальских поработителей типичные советские — уж дальше некуда — песни воспринимаются как глоток свежего воздуха, это чем-то напоминает оккупированный Париж.

Притом что, конечно, «Когда весна придёт, не знаю» — будущее покрыто мраком неизвестности. Но пение a capella и реакция на него свидетельствуют о том, что в Новороссии новый европейский порядок ни в грош не ставится хоть резистантами, хоть простыми обывателями, хоть — страшно сказать — нынешними коллаборантами.

Старые песни о главном — они понятнее.

RT на русском